Краткая историческая справка: Воронов Юрий Петрович.
[13.1.1929, Ленинград — 5.2.1993, Москва] — поэт, журналист. Отец — профсоюзный работник, в годы Великой Отечественной войны служил в Кронштадте, затем преподавал в Ленинградской профсоюзной школе, мать — бухгалтер.
Во время блокады шестиклассник Воронов становится бойцом аварийно-восстановительной службы. Это значило, что по сигналу воздушной тревоги или артиллерийского налета, когда 4 снаряда в минуту врезались в стены и улицы города, нужно было не спускаться в бомбоубежище, а, наоборот, вставать навстречу смерти, чтобы попытаться спасти кого-то из уцелевших под развалинами.
2 года спустя газета «Ленинская смена» опубликует заметку «Забывая об опасности...», рядом с которой на снимке ее герой — раненый, засыпанный осколками стекла черноглазый мальчик — будущий поэт блокады.
А 25 ноября 1941 года семью самого Воронова постигло горе — «черный всплеск» взметнулся над его домом.
Мать и бабушку откопали сразу — живыми, а 3-летнего брата и полуторамесячную сестренку — только на 5-й день уже мертвыми. На всю жизнь с ним останется этот «долг» — не успел покормить голодного малыша:
Из-под рухнувших перекрытий -
Исковерканный шкаф, как гроб...
Кто-то крикнул: - Врача зовите!.. -
Кто-то крестит с надеждой лоб.
А ему уже, плачь - не плачь,
Не поможет ни бог, ни врач.
День ли, ночь сейчас - он не знает,
И с лица не смахнёт мне слёз.
Он глядит - уже не мигая -
На вечерние гроздья звёзд.
Эту бомбу метнули с неба
Из-за туч среди бела дня...
Я спешил из булочной с хлебом.
Не успел, ты прости меня.
Вместе с отцом, добравшимся из Кронштадта, раскапывали завал руками, т.к. аварийную бригаду на третий день «отозвали» — надежды уже не было.
Хоронили тоже вдвоем:
Я забыть никогда не смогу
Скрип саней на декабрьском снегу.
То пронзительный, медленный скрип:
Он как стон, как рыданье, как всхлип.
Будто всё это было вчера...
В белой простыне - брат и сестра...
Шел 85-й день блокады, а потом были остальные.
Но не только голод, ранения, дистрофия — был досрочный прием в комсомол (1942),
была работа в молодежных бытовых отрядах (они оказывали помощь ослабевшим),:
Бывает так:
Когда ложишься спать,
Тревожишься за завтрашнее дело,
А по утру
От слабости не встать,
Как будто к простыне примерзло тело.
А рядом.
Ни соседей ,ни родни.
И ты лежишь,
В спасение не веря.
И вот тогда
К тебе придут они,
Взломав не без труда
Входные двери.
И ты отдашь им карточку на хлеб,
Ещё боясь,
Что могут не вернуться.
Потом поймешь,
Что был ты к людям слеп,
И губы
Виновато улыбнутся.
А в печке затрещит разбитый стул,
И кто-то за водой,с ведром на санках.
И кто-то ночью,
Словно на посту,
Подбросит щепок в дымную времянку.
Они добром и словом врачевали
Бойцы из Бытотряда над Невой.
Ведро воды - и люди вновь вставали
Пусть говорят,что нет воды живой!
была медаль «За оборону Ленинграда» (1943):
В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?..
нам в сорок третьем
Выдали медали.
И только в сорок пятом -
Паспорта.
И в этом нет беды...
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда...
Воронову принадлежит более 200 выступлений в периодике. И все-таки главная заслуга его перед людьми — стихи. Он начал писать их рано, задолго до того 1950, от которого он официально отсчитывал начало своего творческого пути. Уже в 1945 в ленинградской газете «Вагоностроитель» от 13 нояб. было напечатано его стихотворение «Возвращение».
Потом он долго, почти 20 лет не публиковал стихи (исключение — студенческие газеты), утверждая, что «Ольга Берггольц и Николай Тихонов уже все сказали».
Лишь 7 мая 1965 появилась первая подборка в «Правде», затем цикл из 12 стихотворений под названием «Блокадные записки» в журнале «Знамя» (1965. №6), а в 1968 — еще несколько в ленинградском альманах «День поэзии».
Но когда в том же 1968 вышла первая книга стихов Воронова «Блокада», а чуть позже — «Память», когда блокадные стихи Воронова были собраны воедино — они буквально обожгли читателей.
использованы материалы из статьи К.Ф.Бикбулатовой
________________
***
Опять война,
Опять Блокада, -
А может, нам о них забыть?
Я слышу иногда:
«Не надо,
Не надо раны бередить.
Ведь это правда, что устали
Мы от рассказов о войне.
И о блокаде пролистали
Стихов достаточно вполне».
И может показаться:
Правы
И убедительны слова.
Но даже если это правда,
Такая правда
Не права!
Я не напрасно беспокоюсь,
Чтоб не забылась та война:
Ведь эта память - наша совесть.
Она, как сила, нам нужна.
В школе
Девчонка руки протянула
И головой -
На край стола.
Сначала думали - уснула,
А оказалось:
Умерла.
Ее из школы на носилках
Домой
Ребята понесли.
В ресницах у подруг
Слезинки
То исчезали, то росли.
Никто
Не обронил ни слова.
Лишь хрипло,
Сквозь метельный стон,
Учитель выдавил, что снова
Занятья -
После похорон.
Братская могила
Над ним
Оркестры не рыдали,
Салют прощальный не гремел.
Поскольку досок не достали,
Он
Даже гроба не имел.
И даже собственной могилы
Ему
Не довелось иметь.
У сына не хватило б силы:
Его бы тоже
Сбила смерть.
Но тут
Другие люди были,
И сын
Пошел с лопатой к ним.
Все вместе
К вечеру отрыли
Одну могилу - семерым.
И знали люди,
Обессилев
И завершив печальный труд:
Могилы общие в России
Недаром
Братскими зовут.
27 января 1944 года
За залпом залп гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пёстрыми цветут.
А ленинградцы тихо плачут.
Ни успокаивать пока,
Ни утешать людей не надо.
Их радость слишком велика —
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика, но боль
Заговорила и прорвалась:
На праздничный салют с тобой
Пол-Ленинграда не поднялось...
Рыдают люди, и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе салют.
Сегодня ленинградцы плачут...
***
Так бывает порою с нами:
Вспомнишь что-то, увидишь сны -
И глядишь на всё не глазами,
А глазницами той войны.
Если память своё заладит,
Бесполезно перечить ей.
Ты опять прикован к блокаде,
Как к скале своей Прометей.
Вновь январь за окном белеет,
Рядом снова твои друзья.
Те же - мёртвые не стареют,
Не меняются. Им нельзя.
Обсуждают твои поступки:
- Мы бы здесь поступили так... -
Осуждают твои уступки:
- Тут нельзя отступать, никак!..
И тогда в своё оправданье
Говоришь им: - Тому виной
Слишком много лет расстоянья.
Я, наверное, стал иной.
Да, иной! - Только ты не понят.
И темнеют зрачки их глаз:
- Раз ты жив, по тебе сегодня
Люди могут судить о нас!
Могут мерить - не вслух, подспудно -
То далёкое далеко.
- Я согласен, но это трудно.
- Трудно? - Трудно! - А нам легко?..
И уйдут, молчаливо глядя
Сквозь тебя и других людей.
...Так живу. Прикован к блокаде,
Как к скале своей Прометей.
Турист.
Говорил он,
На город глазея,
Собираясь
В обратный полёт:
- Этот город
Подобен музею
Я бы брал с иностранцев
За вход.
И не понял
Приехавший "дядя",
За моря улетая назад:
Не взимают за вход
В Ленинграде,
Но в глаза визитёров -
Глядят.
Он бродил здесь
Один и со всеми,
Но цветка к Пискарёвке
Не снёс...
То ли нервы берёг,
То ли время,
то ли сердцем
Ещё не дорос.
|
